Калькутта, Индия — понедельник, 2 мая
Рыба без воды
Когда мне было четыре года, кто-то подарил мне на Рождество сачок. Мы тогда жили в Парк-Райни, старом и красивом маленьком городишке в 35 милях (60 км) южнее Дурбана, на Натальском побережье, зеленевшем от богатой растительности. Южная Африка — очень красивая страна.
Мы жили почти на пляже: открываешь парадную калитку, пробегаешь восемь шагов, смотришь направо и налево, перебегаешь через грунтовую дорогу, перелезаешь через покосившийся забор с колючей проволокой, снова смотришь по сторонам, перескакиваешь через железнодорожные пути, пробегаешь вниз по слегка травянистой набережной — и ты уже на месте!
Моя мама собирала морские раковины, поэтому по утрам или днем мы гуляли по пляжу. Да... в конце пятидесятых годов, море выкидывало на берег тысячи ракушек каждый день, но позже, в начале семидесятых, уже нельзя было найти практически ни одной. Куда они все только подевались?
Во время морских отливов, мы с мамой ходили вдоль линии моря, которая была четко обозначена бесчисленным количеством белых ракушек: из них мы выбирали самые примечательные и необычные экземпляры для маминой коллекции. Очень часто мы находили одну из тех больших, разноцветных, ценнейших раковин каури (которые заменяют деньги в некоторых частях Азии и Африки).
Однажды, в конце дня, сразу после Рождества, я весело прыгал вдоль тропинки между утесами и маленькими прудами, и вдруг моя мама позвала меня. Она хотела показать мне что-то: в одном из маленьких прудиков, которые заполнялись во время прилива, плавала... серебряная рыбка! Может быть, она здесь осталась после очередного прилива, или какой-нибудь рыбак бросил ее сюда и забыл. Я как загипнотизированный смотрел на нее: она плавала кругами по пруду. Она выглядела так мило!
«Поймай ее своим сачком», — подстрекнула мама. Я опустил сачок в воду, сетка была почти такого же размера, как и пруд, и рыбка сама заплыла в сеть. Я зачерпнул ее и поднял сачок.
«Молодец, — сказала мама, — ты поймал первую в своей жизни рыбу. Пойдем, покажем папе».
Я очень гордился собой тогда, шагая домой, чтобы показать папе рыбку, все еще шевелившуюся в закинутом за плечо сачке. «Посмотри, что поймал твой сын», — объявила мама папе, когда мы вернулись домой.
«Поздравляю, сын», — сказал папа, ероша мои волосы.
Затем произошло нечто ужасное. Мама положила рыбу на разделочную доску, достала из ящика острый нож и начала ее разделывать: вырезала кишки и жабры, очистила от чешуи и закинула на раскаленную сковородку!
Во время ужина я был в центре внимания — на зависть моим братьям специально для меня поставили еще одну тарелку. Мама положила на нее жареную рыбу, и улыбаясь стала наблюдать за мной.
Я уставился на бедную маленькую рыбку на моей тарелке: она была так сильно зажарена, что голова и хвост завились кверху; ее прекрасная серебряная кожа стала грязно-серой, а местами она была содрана, обнажая белую, бороздчатую плоть рыбы; глаза же ее засохли так сильно, что превратились в темные, сморщенные шарики; а открытый крошечный рот застыл, распахнутый в последнем немом крике...
Кто дал мне этот дурацкий сачок? Я был слишком мал, чтобы знать что-либо о коллекционировании бабочек. Для маленького мальчика вроде меня поймать ту маленькую рыбку было, наверное, единственным применением того сачка. И теперь, из‑за меня эта бедная маленькая рыбка была мертва.
Мама, папа, братья — все уставились на меня. Я же смотрел на рыбу. В горле стоял тяжелый сухой комок. Я не мог проглотить даже слюну, что уж говорить о рыбе. Я начал плакать.
«Все хорошо, малыш, — нежно успокаивала мама, поглаживая меня по руке. — Ты можешь не есть ее, если не хочешь».
«Если он не хочет, тогда я съем», — тут же сказал папа, и приступил уплетать маленькую рыбку; он чмокал, облизывал пальцы и громко хрустел маленькими хрупкими косточками, перемалывая их зубами...
—Перевод с английского:
Кундалата Деви Даси
Калькутта, Индия — среда, 4 мая
Преступление на ферме
Я родился на ферме моей бабушки по материнской линии в городе Фасадале (округ Порт-Шепстоун, город Натал, Южная Африка), в большом деревянном доме с соломенной крышей. Дом стоял на холме, окруженном эвкалиптами, и с него открывался внушительный вид на окрестности. Я провел в этом доме много счастливых дней.
Когда мне было около четырех лет, наша семья переехала на 60 миль (100 км) вверх по побережью, в морской город Парк-Райни. В Фасадале мы приезжали раз или два в год (обычно на Рождество и Пасху), чтобы навестить бабушку с дедушкой.
Однажды, пока мы гостили у них, я играл на заднем дворе, а в это время бабушка вышла из кухни с миской зерен. Она направилась к курятнику, открыла дверь и начала кидать горсти зерен в него, созывая куриц: «Цыпа, цыпа, цыпа!»
Ни один пятилетний ребенок не смог бы удержаться. Я бросил все и побежал к ней: «Бабуль, можно я помогу?». Она дала мне полную пригоршню зерен, и я радостно начал бросать их, одно за другим, через забор в курятник. Как только они касались земли, тут же начиналось кудахтанье и возня куриц. Это было так весело!
Когда большинство куриц было внутри, бабушка закрыла дверь и, указав на одного из красных петухов, попросила Паталалу, старого рабочего-зулуса, поймать его. Паталала, чье имя на зулу означало что-то вроде «забранный во время сна» (но мы, дети, его называли Батэ-лала [butter — «масло» (англ.)]), был на удивление проворен для своих лет, в чем у меня и была возможность убедиться чуть позже.
Он зашел в курятник, и началось Бог знает что, когда он стал ловить этого петуха: поднялись облака пыли, повсюду летали перья. Напуганные курицы вопили, бегали, прыгали, метались в воздухе — они неистово пытались не дать себя поймать или затоптать. Паталала вышел меньше, чем через минуту: весь в пыли, с усмешкой на губах и с беспомощным петухом под мышкой.
В сопровождении бабушки он унес вопящего петуха к месту, где хранились бревна для дров, прижал петуха к стоящему вертикально бревну, а бабушка положила эмалированную миску под голову петуха.
Неожиданно, к моему растущему волнению бабушка, моя дорогая, добродушная бабушка, которая всегда была так нежна и заботлива, которая была всегда столь доброжелательна и щедра, которая и мухи бы не обидела, — и эта самая бабушка начала таинственным образом меняться. Я не мог поверить своим глазам.
Та же мягкая рука, что раздавала угощения, теперь держала вселяющий ужас разделочный нож. Та же мягкая рука, что с нежностью похлопывала меня по голове, теперь грубо схватила петуха за голову. Та же нежная рука, которая вытирала мои слезы, когда мне было больно, теперь убила петуха, одним жестоким взмахом ножа отрубив ему голову!
Я застыл в ужасе.
Я в оцепенении смотрел, как кровь лилась небольшой струей из отвратительной шеи: она потекла по дуге в миску и на песок, что заставило бабушку отпрыгнуть и быстро переставить эмалированную миску. Обезглавленное тело петуха конвульсивно продолжало биться в руках Паталалы. Казалось, что он был еще жив и пытался убежать, он хлопал крыльями, пытаясь выбраться.
«Бамба! — раздраженно крикнула бабушка на зулусском то, что старик старался изо всех сил делать. — Держи его!»
Сердце — мускулы, лишенные воли, — запрограммировано, чтобы работать механически. Маленькое петушиное сердце держалось с мужеством, хотя в этом и не было смысла: оно не знало, что его работа закончена, что больше нет нужды поддерживать жизнь в этом теле, но оно продолжало биться, бессмысленно перенося кровь в никуда, пока последние капли жизни медленно и грустно не стекли в миску.
В тот вечер вся семья в сборе села за большой деревянный кухонный стол. На первое был суп. Мама налила мне полный половник. Я со страхом заглянул в тарелку и решил попробовать помешать ложкой мутную густую жидкость. Я увидел там нечто, похожее на сердце и шею — это был суп из того самого петуха, которого бабушка убила сегодня днем!
Все приступили к еде. Меня затошнило. Я сжал зубы так сильно, что заболела челюсть. Я был охвачен ужасом. Как они могли есть бедного цыпленка?
«Ты разве не собираешься есть?» — спросила бабушка.
Я наклонил голову и угрюмо уставился на колени.
«Суп стынет», — добавила она.
Большая слеза скатилась по моей щеке и упала на плотно сжатые руки. Мама встала, намазала хлеб ореховым маслом и протянула его мне, сказав, что я могу выйти из-за стола. Когда я вышел из кухни, то услышал, как она сказала: «У него очень ранимое сердце».
—Перевод с английского:
Кундалата Деви Даси
Калькутта, Индия — пятница, 6 мая
Нет пути назад
Мне было 11 лет, когда мы всей семьей забились в машину и поехали в Санта-Люсию (эстуарий к северу от залива Ричарда, к югу от границы со Свазилендом, на южноафриканском побережье Натал), чтобы провести рождественские каникулы 1964 года на ферме моего дяди.
Мы (двое моих братьев, моя сестра и я) очень любили ездить туда: на участке росло много фруктовых деревьев, и нам разрешалось срывать любые плоды, какие нам только хотелось — манго, гуава, гранаты, груши, бананы, папайя, страстоцветы и т.д.
Например, там было столько манговых деревьев, что если залезть на одно из деревьев и заявить: «Все манго мои!» — никто бы из братьев не стал оспаривать мое заявление, бить меня или бежать жаловаться маме. Они просто шли к другому дереву и заявляли о своем единоличном праве на все плоды на том дереве!
Я не могу вспомнить, кто из нас что получил на Рождество в тот год, но я прекрасно помню подарок, который получил мой дядя: ружье. Все мальчики были в восторге. Ну да, конечно, мы видели ружья до этого, но это было особенным: у него был оптический прицел!
Через несколько дней после Рождества, дядя предложил нам с братьями посмотреть, как оно работает. Мы прыгали от счастья, кричали наперебой: «Я первый! Я первый!»
Наконец, пришел мой черед. Ух ты! Настоящий оптический прицел! Ружье сияло новизной и было совершенно не похоже на то старое, покарябанное, с которым нам, детям, давали играть. У нас не было патрон для него, но мы так любили взводить курок и стрелять холостыми, носясь как сумасшедшие по двору и представляя себе, что мы великие охотники, ковбои или индейцы.
Это ружье было другим. Оно было так похоже на настоящее оружие шпиона! И оно было такое тяжелое! Я посмотрел в прицел: как все стало близко!
Давайте посмотрим... Что я мог пристрелить? Я посмотрел вокруг...
— Подстрели птицу, — крикнул дядя.
— Какую?
— Вон там, на изгороди!
Я посмотрел на забор.
— Где? Я ничего не вижу.
— Там, рядом со столбом.
Я посмотрел снова — все равно ничего не видно. Потом поднял ружье и посмотрел в прицел. О, Боже! Вот же она, сидит на изгороди, вцепившись лапами в проволоку. Она, казалось, была так близко... я мог бы протянуть руку и схватить ее.
Навожу прицел на нее. Класс! Это было так здорово — я был совсем как Джеймс Бонд! Посмотрите, как птица близко, кажется, что она сидит прямо на конце ружья.
Я кладу палец на спусковой крючок. Перекрестие прицела было направлено ровно на грудь птицы. Я начинаю осторожно жать... еще осторожней...
К моему удивлению и ужасу раздался тихий «пуф!» от перьев, и — хлоп! — птица исчезла. Что за...? Бабах! Звук выстрелившего патрона взорвался у меня в ушах.
Я посмотрел наверх. Птицы больше не было видно. Куда она делась? Я направился к изгороди, шаг перешел в бег. Подбегаю к изгороди: там, в высокой траве, лежала неподвижно на спине та самая птица. Ее гладкие бесперые веки были сомкнуты, а из клюва едва заметно высовывался заскорузлый желтый язык. Крылья сложены по бокам. Лапки застыли в воздухе. А по середине груди — маленькая, круглая, окаймленная кровью дырочка.
— Попал! — закричал дядя, затем подбежал и похлопал меня по спине. Братья столпились вокруг. Попеременно бросая на меня завистливые взгляды, они с любопытством уставились на птицу.
Я медленно нагнулся, поднял осторожно бедное маленькое существо. Пальцы почувствовали теплые, мягкие, пушистые перышки на ее грудке. Мои руки! Они все теперь были красные. Постепенно я начинаю осознавать всю гнусность совершенного мною поступка. Птица была мертва. Я убил ее.
Я не мог поверить: о чем я думал?
Казалось, меня засасывало в воронку: голова закружилась, стук сердца отдавал в ушах. Я положил винтовку и сел на корточки с птицей в руках. Весь мир содрогнулся в зловещем реве. В глазах потемнело. Во рту появилась невыносимая горечь, хотелось сплюнуть.
Что же я наделал!
Волшебство винтовки улетучилось. Какое волшебство в убийстве? Я бы сделал все что угодно, лишь бы вернуть этой птице жизнь. Но увы! Меня ждала горечь этого открытия — забранную жизнь не вернуть.
— Пойдем, — весело говорит мне дядя. — Я покажу, как собирать ружье.
— Нет! — закричал я, подпрыгнув и неожиданно повернувшись к нему лицом. Мое тело дрожало от ярости. Он смотрел на меня озадаченно. Слезы начали жечь мне глаза: я отвернулся и убежал, прижимая к себе птицу обеими руками.
Позже, я похоронил ее в маленькой могилке, недалеко от той изгороди. С тех пор я больше ни разу в жизни не прикасался к оружию.
—Перевод с английского:
Кундалата Деви Даси
Предыдущий | Архив | Теги | Блог | Топ 10 | Следующий
URL: http://www.imonk.net/russian/05/may1.html
Вёрстка: iMonk
— 6 мая 2005 г.